С чувствами по жизни
Стихи о любви пушкин
Размер имеет значение.
Я родился дорОгой, я лежал пред тобой
Отсюда до края небес;
Ты взяла корзинку, и свернув на тропу
Ушла за грибами в лес.
И тогда я стал полем, где в высокой траве
Играя, журчали ручьи —
Ты сорвала ромашку и ее лепесткам
Поведала тайны свои.
Я стал облаком, чтобы все беды твои
Смыть прохладным и чистым дождем;
Ты набросила плащ, прикрылась зонтом
И смеясь, убежала в дом.
Я стал зеркалом, чтобы в моей глубине
Ты смогла разглядеть себя,
Ты припудрила нос, и дразнясь язычком
Унеслась,никого не любя.
И тогда я стал ветром — незримый, немой
Я парю от земли вдали…
Поле, озеро, лес и осколки стекла
Блестят в придорожной пыли.
Я посвятил тебе стихи
Я посвятил тебе стихи.
То стонет строчка, то ликует.
С неё слетают поцелуи
и нет словесной шелухи.
Цветами сыпет вдохновенье
в моей истомленной строке
и всё любовное волненье
лежит, вздыхая на листке.
К***
Ты помнишь ли последнее свиданье?
В аллею лип велела ты прийти…
Дала одно безмолвное лобзанье
И безотрадное ‘прости’.
Твой смутный взор, поблекшие ланиты,
Твой слабый стон мне душу растерзал,
Как я, двойным отчаяньем убитый,
В последний раз тебя лобзал.
Несчастный друг, увы! во мраке ночи
Я и теперь с слезами помню вновь
Твой дальний край, потупленные очи,
Твою безмолвную любовь.
Аллею лип с шумящими ветвями,
Где мы навек рассталися с тобой,
И твой вуаль над черными кудрями,
И как вдали махнула мне рукой…
На качелях
И опять в полусвете ночном
Средь веревок, натянутых туго,
На доске этой шаткой вдвоем
Мы стоим и бросаем друг друга.
И чем ближе к вершине лесной,
Чем страшнее стоять и держаться,
Тем отрадней взлетать над землей
И одним к небесам приближаться.
Любимому
Я не знаю, о чем мне тебе написать….
Я не знаю, что делать, когда не уснуть….
Видно стало привычным тебе уходить и бросать,
Только очень прошу, ты меня, как других, не забудь.
***
Никогда я тебя уже не поцелую….
Никогда твои руки отныне меня не коснутся…
Остается лишь врать просто-напросто напропалую,
Что не страшно одной мне средь ночи холодной проснуться.
Потемнели, поблекли залы…
Потемнели, поблекли залы.
Почернела решотка окна.
У дверей шептались вассалы:
«Королева, королева больна».
И король, нахмуривший брови,
Проходил без пажей и слуг.
И в каждом брошенном слове
Ловили смертный недуг.
У дверей затихнувшей спальни
Я плакал, сжимая кольцо.
Там — в конце галлереи дальней
Кто-то вторил, закрыв лицо.
У дверей Несравненной Дамы
Я рыдал в плаще голубом.
И, шатаясь, вторил тот самый —
Незнакомец с бледным лицом.
Вот скажи честно, что ты ко мне испытываешь?
— Вот скажи честно, что ты ко мне испытываешь? — Терпение… Громадное терпение …
Влип
Я многих женщин знал по свету,
И многих девушек познал,
Но до сих пор такой, как эта,
Не попадался идеал!
Мы с нею ночью повстречались,
Торчала в облаках Луна,
В глухом подъезде расписались,
И стала там моей она.
Я ей шептал, такую в мире
Ни где не встретить, не найти,
Ты мне нужна как дырка в сыре,
Как рыба порванной сети.
Она в углу защебетала:
«Пора домой, чирик-чирик,
Уж утро скоро, время мало» —
Стыдливо прятала свой лик.
Какая милая девица –
Подумал я, ее прижав,
Начнется новая страница,
Не будет ветреных забав.
Ты – моя маленькая птичка,
Ты – мой забавный воробей,
Ты – для дверей любви отмычка,
Я – ключ твоих больших дверей.
Но только утро наступило,
И стало видно мне ее,
Кровь не свернулась, а застыла:
— Вот это влип я, ё-моё!
Мне на твоем плече всегда так сладко спится
Мне на твоем плече всегда так сладко спится,
Ты в небе мой журавль, моя в руках синица.
С тобою женщиной я чувствую себя,
Живу, как в сказке, жизнь свою любя.
В листве березовой, осиновой
В листве березовой, осиновой,
в конце аллеи у мостка,
вдруг падал свет от платья синего,
от василькового венка.
Твой образ легкий и блистающий
как на ладони я держу
и бабочкой неулетающей
благоговейно дорожу.
И много лет прошло, и счастливо
я прожил без тебя, а все ж
порой я думаю опасливо:
жива ли ты и где живешь.
Но если встретиться нежданная
судьба заставила бы нас,
меня бы, как уродство странное,
твой образ нынешний потряс.
Обиды нет неизъяснимее:
ты чуждой жизнью обросла.
Ни платья синего, ни имени
ты для меня не сберегла.
И все давным-давно просрочено,
и я молюсь, и ты молись,
чтоб на утоптанной обочине
мы в тусклый вечер не сошлись.