И страсти я плен лелею

Тайная, даже украдкой —
Любовь с воровской повадкой.
Сладкая, с горечью, перцем —
Зато всей душой и сердцем!

Жгучие слезы в подушку:
Любовник! Совесть — на мушку…
Нельзя мне уже иначе,
Ты — все! А я — так, в придачу…

Никто и никогда не увидит нас раздельно

Никто и никогда не увидит нас раздельно, ведь ты близка мне, как крест на теле… Жизнь не пройдёт бесцельно — я слово даю, да, так нельзя любить, но я так тебя люблю…)

Я тайно и горько ревную

Я тайно и горько ревную,
угрюмую думу тая:
тебе бы, наверно, иную —
светлей и отрадней, чем я…

За мною такие утраты
и столько любимых могил!
Пред ними я так виновата,
что если б ты знал — не простил.
Я стала так редко смеяться,
так злобно порою шутить,
что люди со мною боятся
о счастье своем говорить.
Недаром во время беседы,
смолкая, глаза отвожу,
как будто по тайному следу
далеко одна ухожу.
Туда, где ни мрака, ни света —
сырая рассветная дрожь…
И ты окликаешь: «Ну, где ты?»
О, знал бы, откуда зовешь!
Еще ты не знаешь, что будут
такие минуты, когда
тебе не откликнусь оттуда,
назад не вернусь никогда.

Я тайно и горько ревную,
но ты погоди — не покинь.
Тебе бы меня, но иную,
не знавшую этих пустынь:
до этого смертного лета,
когда повстречалися мы,
до горестной славы, до этой
полсердца отнявшей зимы.

Пусть я и жил, не любя,

Пусть я и жил, не любя,
Пусть я и клятвы нарушу,—
Все ты волнуешь мне душу,
Где бы ни встретил тебя!

О, эти дальние руки!
В тусклое это житье
Очарованье свое
Вносишь ты, даже в разлуке!

И в одиноком моем Доме,
пустом и холодном В сне,
никогда не свободном,
Снится мне брошенный дом.

Старые снятся минуты,
Старые снятся года…
Видно, уж так навсегда
Думы тобою замкнуты!

Кто бы ни звал — не хочу
На суетливую нежность
Я променять безнадежность —
И, замыкаясь, молчу.

Жаль, что тебя тут нет…

Жаль, что тебя тут нет –
Мой ненормальный сон,
Мой нездоровый бред,
Неугомонный звон.

Лучше б не знать тебя
И продолжать жалеть
Тех, кто хотел в друзья,
Тех, кто хотел в мужья,
Тех, кто хотел в князья
с грязи – да не успеть
стать императором,
повелевать душой…
Нет виноватого…

Утренний, золотой,
Тёмный и жёсткий такой,
Белый, как первый снег…
Не по пути с тобой,
милый… Милее всех.

Я звезду засвечу тебе в угоду

Я звезду засвечу тебе в угоду,
Уйму холодный ветер и пургу,
Очаг нагрею к твоему приходу,
От холода тебя оберегу.
Мы сядем, мы придвинемся друг к другу,
Остерегаясь всяких громких слов,
Ярмо твоих печалей и недугов
Себе на шею я надеть готов.
Я тихо встану над твоей постелью,
Чтоб не мешать тебе, прикрою свет,
Твоею стану песней колыбельной,
Заклятьем ото всех невзгод и бед.
И ты поверишь: на земле метельной
Ни зла людского, ни печали нет.

Приходить к тебе

Приходить к тебе,
чтоб снова
просто вслушиваться в голос
и сидеть на стуле, сгорбясь,
и не говорить не слова.
Приходить,
стучаться в двери,
замирая, ждать ответа…
Если ты узнаешь это,
то, наверное, не поверишь,
то, наверно, захохочешь,
скажешь:
‘Это ж глупо очень…’
Скажешь:
‘Тоже мне —
влюблённый!’ —
и посмотришь удивлённо,
и не усидишь на месте.
Будет смех звенеть рекою…
Ну и ладно.
Ну и смейся.
Я люблю тебя
такою.